Написано в августе, безрейтинговое, небечено, бытовуха по обыкновению, из разряда "если Озма не вспомнит про Юрмалу, год прожит напрасно*
За сценой «Дзинтари» Кудрявцева устало присаживается на какую-то оказавшуюся лишней колонку, машинально расправляя платье, и тянет Сережу за рукав поближе к себе, чтобы обессилено опереться на него. В полумраке и суете закулисья она кажется еще более маленькой и хрупкой, и какой-то совсем беспомощной. Сережа инстинктивно становится так, чтобы по максимуму закрыть ее от чужих взглядов и приобнимает одной рукой. Ему хочется сказать что-то вроде: «Ну потерпи, Лерыч, немножко еще осталось, пара выходов, а потом отсыпаться», но он прекрасно понимает, что сейчас ей не нужно это утешение, тем более она знает, что Лазарев и сам измотан, и поэтому делает ставку на легкую подколку:
-Хорошо все-таки, что ты теперь такие прически носишь, и посидеть, и полежать можно, а то раньше с этим «вшивым домиком»...
Как ни странно срабатывает, и в ответ он получает пусть слабую, но все-таки улыбку, и привычно думает, что им всем за улыбки на публику надо бы брать отдельную плату.
Из ниоткуда выныривает Мишаня с парой бутылок воды, протягивает одну Сереже, а вторую заботливо открывает и вкладывает в комплекте с трубочкой в кажущуюся безвольной Лерину ладонь, и тревожно глядит по очереди на них обоих, но обращается только к Лере:
-Ты как?
Она медленно потягивает воду, но улыбается уже увереннее, передышка явно пошла на пользу:
-Хорошо все, пять секунд и встаем.
Лазарев отстраненно в который раз думает, что Дворя знает больше него самого про Леру, про то, что случилось, и даже наверное про того, кто виноват, но наверно это и к лучшему, что его не во все посвятили. И так последние недели слились в какую-то бесконечную муть, оставившую после себя накопившуюся усталость и ощущение постоянной нехватки времени.
Их перерыв заканчивается слишком быстро, Кудрявцева уже встает, тяжело опираясь на его руку и одновременно нацепляя слишком ослепительную улыбку. И пока они идут к выходу на сцену, Сережа окончательно решает, что после концерта-открытия – сразу в гостиницу, спать. И гори оно все синим пламенем, лишь бы еще бессонница отступила перед усталостью и балтийским воздухом с его переизбытком йода и запаха сосен.
…Через пару часов Сережа все еще крутится с бока на бок, собирая в комок простыни, и обреченно думает, что сам себя сглазил, потому что сон не идет никак, зато вместо него приходят мысли, разные, но все как одна какие-то мучительные, от которых избавиться не получается ни счетом до ста и обратно, ни дыхательной гимнастикой. Он даже рад, когда сомнительную тишину юрмальской ночи разрывает звонок, и принимает вызов не глядя, потому что все равно чем и с кем, лишь бы отвлечься от этих тягостных раздумий и скоротать время. Он еще больше радуется, когда на другом конце привычно-хрипловато спрашивают:
-Не спишь еще?
И тут же в трубке слышится сопение и чавканье, и приглушенные вопли «Фу, Бемоль, пшел вон, скотина слюнявая», свидетельствующие о том, что топаловский бульдог опять покусился на самое ценное в данный момент, что немедленно подтверждается возмущенным Владовым:
-Представляешь, Серег, этот мерзавец опять пытался сожрать мой телефон! Вместе с пальцами!
-Кормить лучше надо, - тихо смеется в ответ Лазарев, подбивая одной рукой подушку и устраиваясь поудобнее, готовясь к долгому разговору.
-И так как бочонок жирный, - отрезает Топалов. – Ну чего там у вас?
-Ночь у нас, спят все, - притворно недовольно и очевидную неправду.
-То-то ты таким бодрячком. А то я не знаю, как там спят, - парирует Влад.- Так как? Про открытие можешь не рассказывать, на полчаса меня хватило это посмотреть. Личные впечатления, мм?
-Приехал бы и свои получил, - возвращается к вечному спору Сережа.
В трубке громко фыркают и безаппеляционно высказывают:
- Ни за что. Ноги моей там не будет, хватит с меня. Это уже не конкурс, а ярмарка тщеславия, там и до конкурсантов дела никому нет.
Лазарев только вздыхает и закатывает глаза.
-Какой слог, какие выражения…Тогда зачем тебе мои впечатления? Лучше расскажи, у тебя что.
Влад молчит несколько секунд, будто что-то прикидывая, а потом спрашивает, с невероятной смесью тревоги, нежности и ехидства в голосе:
-Укатали тебя? Что даже говорить надоело?
-Укатали, - соглашается Лазарев, вздыхая, - а уснуть все равно не могу.
-Это старость, Серень, - отчетливо усмехается Топалов в трубку, но чувствуется, что усмешка его грустная.
-Сейчас получишь, - привычная угроза давно не имеет никакой смысловой нагрузки, - тут и так каждые полчаса напоминают, что мы аж десять лет назад на Волне победили!
-Бедный ты несчастный. Ну что тебе, сказку на ночь или колыбельную лучше?
-Не надо колыбельную!
-Понял, заткнулся. Сказку тогда? – уже откровенно ржет Топалов.
-Из тебя сказочник, как из меня…
-Я тебя умоляю, не уточняй! Ты же до рассвета думать будешь, кого назвать, чтобы себя не обидеть.
-Ладно, - пропускает подначку мимо ушей Лазарев, - просто расскажи…что-нибудь.
Влад лишь хмыкает неопределенно, но начинает рассказывать. Болтает обо всем, что в голову приходит: о московской погоде, ближайших своих гастролях, идиотской моде на белые автомобили, из-за которой его опять в мажоры записывают, о новом спектакле, о дурном своем Бемоле, на даче натрескавшемся лягушек и о всякой ерунде. Лазарев слушает его, прикрыв глаза, сначала вставляет свои замечания, потом просто угукает время от времени, а потом окончательно уплывает в сон, убаюканный наконец знакомым голосом. Телефон выскальзывает из расслабившейся руки, падая рядом на подушку, но он не просыпается.
А Влад наконец замечает, что не отвечали ему уже давно, и зовет негромко:
-Сереж? Ты уснул что ли там? Сережа? – и выждав несколько секунд, улыбается и шепчет в трубку, прежде чем завершить вызов, - Ты спи, я тоже пойду, спи...
Лазареву снится что-то трепетное и ласковое, как летнее море, то ли из прошлого, то ли из настоящего, укутывает теплом и временно отодвигает все тревоги и неприятности куда-то на дно сознания, оставляя покой, умиротворение и слабую улыбку, играющую на его губах до самого пробуждения.
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
Если что, ни в коем случае не хочу обидеть Саули, мне вообще как-то он паралеллен 